Лев и медведь: юмор в Войне и мире

УДК 82-311.6:398.223

Иконка: Аннотация Джефри Брукс

Перевод Дана Хазанкина
Скромные оргии в отдельных комнатах Дюссо и Бореля дали автору только бледные копии с величественных оригиналов времен героических. Один из пирующих размахивает бутылками, другой лежит пьяный на полу, а третий спит, упав лицом на стол. Хотя персонажи, по видимости, — люди наполеоновского времени, они с тем же успехом могут быть участниками ресторанных застолий времен Толстого. Коль скоро читатели видели в толстовских персонажах своих современников, роман в целом должен был восприниматься как картина современного общества. Изображенная вакханалия могла читаться как критика светской жизни. Наблюдая героев Толстого в их исторической среде, читатели могли в то же время судить об их двойниках, перенесенных в современные обстоятельства, — такое соображение высказал, разбирая роман, Писарев.

За упорством, с которым Искра вязалась к Толстому и его героям, стояли как неослабевающая враждебность к автору, так и признание того, что его роман являл собой кладезь ценного материала для сатиры на современное общество.

Журнал прекратил серию в середине 1869 после восемнадцатого номера, и последней карикатурой стало изображение раненого князя Андрея в перевязочной возле Анатоля, которому ампутируют ногу. Между медведем и ампутацией Искра успела представить целую галерею извращенных сцен из романа — который был однажды аттестован как Война и мир: литературно-рисовальное попурри. Составлено из сочинений разных авторов: гр. Толстого, Гомера, Хераскова, Овидия, и пр.

Огромное лицо Пьера нависает над Элен, уставясь на ее большую грудь. Пьер, именуемый в подписи проклятым медведем, гонится за Элен с доской. Старый князь щеголяет брюхом, соразмерным животу беременной жены князя Андрея. Толстой подводит читателя вплотную к маленькой княгине, описывая хорошенькую, с чуть черневшимися усиками верхнюю губку, — Искра придает ей настоящие усы, с подписью:

Дар необычный от автора дан ей.

Смешными рисунками сопровождаются военные термины:

✓ Штурм становится толчеей солдат у винной лавки;
✓ рекогносцировка оборачивается солдатом, схватившим женщину;
✓ храбрыми, которые легли на поле брани, названы простертые на земле пьяные;
✓ а осадное положение могут создать и гражданские, вероятно, требующие платы за провизию.
 

Заключительная пара карикатур в Искре обнаруживает поворот к карнавальному юмору. На одной вооруженный и грозный князь Андрей летит по воздуху, преследуя Анатоля. На другой он вцепился в сапог Анатоля с торчащей из него ампутированной ногой.

Это было больше, чем просто сатира. Широкий и разнообразный спектр комического перекочевал из массовой и народной культуры в Войну и мир и в массовую культуру оттуда вернулся, аннулировав толстовскую серьезность. Стоит сравнить карикатуры из Искры с иллюстрациями М.С. Башилова, первые из которых получили одобрение писателя. Башилов, родственник Софьи Андреевны Толстой, эту серию не закончил, но важно то, что в его условно реалистических и благообразных рисунках гротеска нет и в помине. Пьер в его изображении имеет нормальные габариты, хотя и щекаст, Долохов грациозен, хотя и держится на подоконнике несколько неуверенно, сверх всякой меры облагорожены женщины, включая Элен возле Пьера, которая невинно взирает на читателя. Башилов обошел тему медведя и квартального, хотя, возможно, включил бы их в серию, если бы состояние здоровья не помешало ему ее завершить.

В своей статье 1928 Ямпольский настаивал на том, что эти карикатуры были не пустым зубоскальством, но серьезной критикой аристократии. Политизированность выводов Ямпольского, если иметь в виду, когда они были сделаны, вполне понятна. Он был прав, но ухватил лишь малую толику сатирического смысла публикаций в Искре. Анри Бергсон в своей классической работе о смехе подчеркивал его общественное значение, то, что юмор должен быть связан с жизнью и предполагает умственный контраст между тем, что уместно и естественно, и тем, что таковым не является. Именно в этом ключе карикатуристы трактовали инцидент с медведем. Подпись била точно в цель:

Если б судьба не решила — квартальному плыть на медведе по речке Фонтанке — многое б было на свете иначе.

Зубоскаля над фатализмом и историческим детерминизмом Толстого, карикатурист предполагает, что у событий и персонажей были бесчисленные возможности получить иное развитие — идея, к которой Толстой обращается в своем романе. Тут есть и ирония, поскольку вероятность одного невероятного события как бы подразумевает вероятность других.

Своими яростными и гротескными эскападами карикатуристы проникли сквозь верхние слои сатиры и дошли до более глубокой и подрывной критики условий российской и, шире, человеческой жизни. И здесь круг парадоксальным образом замкнулся: противники Толстого из Искры, по сути, вступили на его территорию. Они вели себя в отношении Толстого, величайшего художника своего времени, неприкасаемого для мелких писак, во многом так же, как сам Толстой в Войне и мире вел себя в отношении установленного порядка вещей. Своими рисунками они привязали Толстого к медведю и выкупали в Мойке. Тем самым они сполна использовали подрывную способность смеха создавать контрреальность, нечто иное или дополнительное по отношению к тому, что есть на самом деле.

Смешно ли это и было ли это смешно? Эпопея Толстого была и остается полной юмора, но смешной бывает редко. Распознав в романе комическую составляющую, легче понять его связь с современниками и проследить вызванные им волны и отголоски в российской культурной жизни того времени. Под пером Толстого даже легкомыслие обретает величие.

Текст публикуется по НЛО

Иконка: К содержанию

Джефри Брукс. Лев и медведь. Страницы   1   2   3   4   5   6

Лев Оборин. Главный русский роман для России
и всего человечества

Продолжение К началу
Правда ли, что прототипами героев Войны и мира
стали родственники Толстого?

Картинка: Родственники Толстого

     Родные и друзья Льва и Софьи Толстых, читая роман, узнавали в нём себя — отдельные черты характера, случаи из жизни. Борис Эйхенбаум называет семейные главы романа интимным мемуаром. Дмитрий Святополк-Мирский с уверенностью пишет, что
основой для Николая Ростова и княжны Марьи
     послужили родители Толстого, а прообразом Сони стала одна из дальних родственниц, воспитывавших его после смерти родителей. Можно предполагать, что в Наташе Ростовой воплощены некоторые черты жены Толстого — Софьи Андреевны, о которой Святополк-Мирский писал:
У неё не было личной жизни: вся она растворилась в жизни семейной
     — так же растворяется в семейной жизни Наташа в эпилоге романа. Считается, что в Наташе есть и кое-что от свояченицы Толстого Татьяны Кузминской, замечательной певицы. Вместе с тем Толстой, в семейной жизни всегда требовательный и далеко не всегда сострадательный, мог использовать черты своей жены для персонажа, который явно ему несимпатичен: Лизы Болконской. Как замечает Эйхенбаум, бурная тревога Софьи Андреевны за мужа, который в 1863, во время Польского восстания, собирался вновь пойти в армию, послужила основой для сцены, в которой Лиза объясняется с князем Андреем в присутствии Пьера.
Совершенно ясно, что Толстой, пойдя таким своеобразным путём, рассчитывал не на узнавание, а на ощущение конкретной и интимной домашности», — заключает Эйхенбаум.
     Впрочем, сам Толстой по этому вопросу высказывался неоднозначно. Так, черты своего деда — екатерининского генерала Николая Сергеевича Волконского — он, как считается, сообщил старому князю Болконскому. Понятно, что на такую мысль наводит и созвучие фамилий. Однако Толстой специально подчёркивал, что, давая своим героям фамилии, сходные с известными дворянскими фамилиями, он не имел в виду конкретных лиц.
Андрей Болконский — никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей или мемуаров. Я бы стыдился печататься, ежели бы весь мой труд состоял в том, чтобы списать портрет, разузнать, запомнить, — так Толстой отвечал на вопрос о прототипе князя Андрея.
     Исключение, по его словам, составляют Денисов и Марья Ахросимова, прототипы которых — Денис Давыдов и Анастасия Офросимова, люди столь же оригинального характера, что и эти толстовские персонажи.
Есть ли герои, которым Толстой передоверяет
собственную философию и собственные переживания?
     В значительной степени такими героями являются Пьер Безухов и Андрей Болконский, отчасти — Николай Ростов. Размышления о природе добра, чести, смерти, свободе, которыми задаются эти герои, — во многом мысли самого Толстого, их стремление к истине, к пониманию сути вещей, — стремление, безусловно разделяемое их автором. В этом можно убедиться, прочитав его дневники и взглянув на черновики романа. Однако Толстой, работая над Войной и миром, вскоре понял, что вкладывать в уста героев пространные рассуждения — значит жертвовать художественностью. Истина, открывавшаяся его героям, во многом оставалась частной истиной, носителем «общей истины» не мог быть один герой — для её выражения Толстому понадобился выход на следующий уровень; этим уровнем стали историософские рассуждения, которые начинаются с третьего тома романа и суммируются в эпилоге.
     Впрочем, если и не утверждать прямо, что Толстой транслирует через героев свою философию, можно говорить, что некоторые герои выражают его образ мыслей, что они для него ближе других, тем самым они становятся центральными для всего романа. Лидия Гинзбург, много писавшая о психологизме Толстого, замечала, что его герои
не только решают те же жизненные задачи, которые он сам решал, но решают их в той же психологической форме.
     Таковы Пьер, Андрей, Наташа, Николай, княжна Марья. Другие герои, несмотря на множество ярких характеризующих их деталей, второстепенны, потому что Толстой не изображает их внутренних мыслей или потому что эти мысли — типические, не преломляющиеся в индивидуальности человека. Напротив, для центральных героев характерно не типическое, не принятое в свете, не заданное заранее, но совершенно естественное поведение. Филолог Валентин Хализев приводит в пример волнение, неумение держать себя Наташи во время её первого бала, и поведение княжны Марьи с Николаем Ростовым, приехавшим с ней проститься.
Можно ли сказать, что в Войне и мире
есть положительные и отрицательные герои?
     Хотя такая постановка вопроса может показаться наивной, Толстой очень ясно даёт понять, на чьей стороне его симпатии. При этом Толстой, как никто из великих русских писателей XIX века, умеет быть безжалостным к своим героям. Эта безжалостность в некотором смысле как раз проявление симпатии или даже любви: Толстой глубже анализирует психологию тех, кто наиболее ему интересен. Второстепенных, но важных для себя героев, таких как капитан Тушин, Толстой ставит в те самые обстоятельства, которые впоследствии будут разобраны в эпилоге как наиболее значимые в общем деле, общем народном движении. Наконец, постоянные «гомеровские» эпитеты, о которых уже говорилось, Толстой щедро использует, рисуя несимпатичных персонажей: навязчивая губка с усиками княгини Болконской, мраморные плечи Элен.
icon: To top   icon: To content   icon: Next

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.