Экономическая наука – совсем не наука. Как астрология. Но астрологи не претендуют на учёность. А экономисты претендуют. Для этого они подчёркивают, что занимаются не просто экономикой, а экономической наукой или экономической теорией, хотя в слове экономика уже есть номос, который означает закон. Так как законы открывает наука, то номос означает не только закон, но и науку, как в астрономии, которая наука о звёздах, но которую никто не называет астрономической наукой. То есть экономическая наука – это научная наука хозяйствования, а это явно словесное излишество, плеоназм, ошибка, недопустимая в науке.
   Плеоназм, как языковая ошибка уместен в шутках: шутка юмора, досуг отдыха, мужской половой . Но, когда говорят об экономической науке, не шутят. А если не шутят, значит не видят или не хотят видеть ошибки. Можно ли доверять учёным с явными пороками речи?
   Итак, первая причина, по которой экономическую науку трудно считать наукой, это плеоназм в её названии. Синдром унтера Пришибеева – стремление говорить длинно и учёно – свойственно не учёным, а тем, кто изображает учёных. Для поражённых этим синдромом речь без плеоназмов смотрится сиро и убого. Им мало сказать техника. Они говорят технология. Им мало сказать душа, деньги, ремонт. Они говорят психология, денежные средства, проведение ремонтных работ.
   Вторая причина ненаучности экономической науки – у неё нет предмета исследования. Предмет экономики Ксенофонта – помощь в хозяйствовании, в обогащении. Учёные-экономисты всячески открещиваются от такой помощи.

   Чём тогда занимается экономическая наука? Как пишет Евгений Майбурд в своём трехтомнике по истории экономических идей, некоторые при ответе на этот вопрос отделываются шуткой:

   А если без шутки, то всех учёных-экономистов, включая Самуэльсона, тянет заниматься богатством, а богатство – это, как установили маржиналисты, редкие или ограниченные ресурсы, ценные возможности.
   Но дефицитные ресурсы или ценные возможности, можно изучать с двух позиций:
   1. Чьи они? Кто ими вправе распорядиться. Это вопрос права, справедливости.
   2. Как их лучше использовать? Это вопрос эффективности.
   Учёные-экономисты пропускают первый вопрос как неважный, а то и вредный, особенно если они социалисты. Какая разница, кому конкретно принадлежит богатство? Главное – эффективно им распорядиться. И вообще, первый вопрос – это вопрос права, а не экономики, а на вопросы права учёные-экономисты избегают отвечать. Да и правоведы не увязывают права с богатством, с ценностью в маржиналистском понимании, как с ограниченными, дефицитными ресурсами, а потому не могут внятно ответить на первый вопрос.
   Но самое главное, если честно ответить на первый вопрос, если у каждой ценной возможности будет свой хозяин, то учёные-экономисты окажутся не у дел. Ведь они не хотят и не умеют советовать частным людям как им распорядиться своими дефицитными ресурсами. В этом их отличие от экономистов, какими их мыслил Ксенофонт. Поэтому учёные-экономисты придумывают себе служение общему делу, без которого, якобы, всё рухнет. Они называют это общее дело народным хозяйством, но чаще словом экономика. Это может быть национальная экономика и даже мировая экономика. Эта экономика уже не наука, а то, чем занимается экономическая наука. Экономика как предмет экономической науки тоже плеоназм, как и экономическая наука. Ведь номос лишнее, если речь идёт о предмете науки, а не о самой науке.
Об этом плеоназме, об этой экономике, которой можно управлять даже если она рыночная, все рассуждения учёных-экономистов. О состоянии экономики первый вопрос журналистов к учёным-экономистам. Учёные-экономисты внушают публике, что без них и без их науки будет страшное. Вырастет всё плохое: монополии, цены, безработица, бедность, неравенство… И загнётся всё хорошее: свобода, равенство, братство, экономический рост… Но, к счастью, есть учёные-экономисты, которые знают, как управлять экономикой, даже когда она рыночная. Они знают когда экономику нужно взбодрить, чтобы не было спада, а когда наоборот притормозить, чтобы не случилось перегрева. Поэтому учёные-экономисты всегда среди первых лиц страны. Самых популярных среди них ежегодно награждают самой престижной премией в мире – имени Нобеля.
Но экономика, советы по управлению которой даёт экономическая наука, это такой же миф и такой же плеоназм, как и сама экономическая наука, а слова экономика и экономический стали самыми неясными словами в современной политике. Мы неоднократно проводили эксперименты со школьниками, студентами и учителями: просили их убрать эти слова из современных текстов. Тексты всегда становились понятнее. А если тексты были бессмысленными, то понятнее становилась их бессмысленность. Нет никакой экономики, которую изучает экономическая наука. Есть люди, которые создают богатство, и предпочитают добровольное общение, а есть люди, которое зарятся на чужое и не брезгуют принуждением правых людей, если это якобы в интересах народного хозяйства или национальной экономики. А эти интересы озвучивают учёные-экономисты.
Хайек в Пагубной самонадеянности предлагал заменить экономику каталлаксией, что в переводе с греческого близко к общению, а науку об этом общении он предлагал называть каталлактикой. Но Хайек не успел развить мысль об освобождении от плеоназмов экономическая наука и экономика, которую эта наука изучает.
   Итак, экономическая теория или экономическая наука – это лженаука, предназначенная для кормления левых политиков за счёт государства, а точнее, за счёт налогоплательщиков. То здоровое ядро, которое имеется в рамках экономической «науки» и которое отвечает на вопрос чьё?, нужно сохранить и дать ему новое название. Я предлагаю назвать науку о межах, которые разделяют ценные возможности, превращая их в права, терминомией или межевой теорией прав. А изучать эта наука будет межи, без которых невозможно человеческое общение. По этой теории роль государства сводится к регламентации принуждения над теми, кто преступает межи, над преступниками, включая сюда тех, кто создаёт теории, оправдывающие грабёж.