Веселая наука

Иконка: Аннотация Фридрих Ницше

Четвертая книга. Sanctus Januarius

333. Что значит познавать?

   Non ridere, non lugere, neque detestari, sed intelligere!

– говорит Спиноза с подобающей ему простотой и возвышенностью. А между тем, что же, в сущности, есть это intelligere, как не форма, в которой нами одновременно воспринимаются перечисленные три действия? Результат различных и противоречащих себе побуждений к смеху, плачу, проклятию? Прежде чем познание станет возможным, каждое из этих побуждений должно утвердиться в своем одностороннем взгляде на вещь или происшествие; вслед за тем возникает борьба этих односторонностей, а из нее временами – равновесие, успокоение, оправдание всех трех сторон, некоего рода справедливость и как бы договор, ибо благодаря справедливости и договору эти три побуждения могут утверждаться в существовании и поддерживать друг друга в своей правоте. Мы, осознающие лишь последние сцены примирения и итоговые результаты этого длительного процесса, полагаем соответственно, что intelligere есть нечто примирительное, справедливое, доброе, нечто существенно противоположное побуждениям, тогда как оно есть лишь определенное отношение побуждений друг к другу. С незапамятных времен рассматривали сознательное мышление как мышление вообще; только сейчас брезжит нам истина, что наибольшая часть наших духовных процессов протекает в нас бессознательно, бесчувственно; я думаю, однако, что эти побуждения, которые борются здесь друг с другом, вполне способны теребить друг друга и причинять друг другу боль: то сильное внезапное истощение, которому подвергаются все мыслители, возможно, коренится именно здесь. Возможно даже, что в нашей воюющей душе свершается некое скрытое геройство, но наверняка в ней нет ничего Божественного, вечно-в-себе-покоящегося, как полагал Спиноза. Сознательное мышление, в особенности мышление философа, есть бессильнейший и оттого соответственно умереннейший и спокойнейший род мышления, и, стало быть, именно философ легче всего может быть введен в заблуждение относительно природы познания.
Иконка: К содержанию

334. Надо учиться любить

Так обстоит у нас с музыкой: сначала нужно вообще научиться слушать какую-нибудь фигурацию и мелодию, выслушивать, различать, изолировать и ограничивать ее как некую довлеющую себе жизнь; затем требуется стремление и добрая воля выдержать ее и, несмотря на ее необычность, выработать терпение к формам ее проявления и выражения, отзывчивость ко всему диковинному в ней, — наконец, наступает мгновение, когда мы к ней привыкаем, когда мы ждем ее, когда мы предчувствуем, что ее нам недоставало бы, если бы ее недоставало; и вот она все больше и больше распространяет свой нажим и очарование и не останавливается до тех пор, покуда мы не станем ее смиренными и восхищенными поклонниками, которым и не нужно от мира ничего большего, кроме нее и только нее. – Так, впрочем, обстоит у нас не только с музыкой: именно так мы научились любить все вещи, которые мы теперь любим. Мы всегда в итоге вознаграждаемся за нашу добрую волю, наше терпение, справедливость, кротость к необычному, когда необычное медленно отбрасывает свое покрывало и предстает новой несказанной красотой, такова его благодарность за наше гостеприимство. Даже тот, кто любит самого себя, научился любви на этом пути: другого пути не существует. И любви надо учиться.
Иконка: К содержанию

335. Да здравствует физика!

Сколько же людей умеют наблюдать! И среди немногих, умеющих это, — сколькие наблюдают самих себя!

   Каждый наиболее чужд самому себе

– это знают, к своему неудовольствию, все домогатели глубин, и изречение

познай самого себя!

в устах Бога и обращенное к человеку, звучит почти как колкость. Что, однако, с самонаблюдением обстоит столь безнадежно, об этом ничто не свидетельствует так, как манера, с которой почти каждый разглагольствует о сущности какого-либо морального поступка, эта быстрая, усердная, убежденная, болтливая манера с присущим ей взглядом, улыбкой, услужливым рвением! Словно бы тебе хотят сказать:

   Однако, милый мой, это как раз по моей части!

Ты обращаешься с твоим вопросом к тому, кто вправе ответить:

   Случайным образом я ни в чем не смыслю так, как в этом.

Итак, если человек судит вот так это будет правильно, если он заключает на этом основании:

поэтому это должно случиться!

и потом уже поступает сообразно тому, что он нашел правильным и необходимым, — то сущность его поступка моральна! Но, друг мой, ты говоришь здесь о трех поступках вместо одного: твое суждение, к примеру, вот так это будет правильно есть также поступок – разве нельзя было бы судить и о нем моральным и неморальным способом? Почему считаешь ты это и именно это правильным?

   Потому что об этом говорит мне моя совесть; совесть никогда не говорит неморально, только она и определяет, чему быть моральным!
   – Но почему ты повинуешься тому, что говорит твоя совесть? И насколько вправе ты рассматривать такое суждение как истинное и необманчивое? Нет ли больше никакой совести – для этой веры? Известно ли тебе что-нибудь об интеллектуальной совести? Совести, скрытой за твоей совестью? Твое суждение вот так это будет правильно имеет предысторию в твоих влечениях, склонностях, антипатиях, опытах и неискушенностях. Как оно могло возникнуть?

– должен ты спросить, и еще должен ты спросить:

   Потому что об этом говорит мне моя совесть; совесть никогда не говорит неморально, только она и определяет, чему быть моральным!
   – Но почему ты повинуешься тому, что говорит твоя совесть? И насколько вправе ты рассматривать такое суждение как истинное и необманчивое? Нет ли больше никакой совести – для этой веры? Известно ли тебе что-нибудь об интеллектуальной совести? Совести, скрытой за твоей совестью? Твое суждение вот так это будет правильно имеет предысторию в твоих влечениях, склонностях, антипатиях, опытах и неискушенностях. Как оно могло возникнуть? Что, собственно, заставляет меня повиноваться ему?

Ты можешь подчиняться его приказу, как бравый солдат, внемлющий приказу своего офицера. Или как женщина, любящая того, кто повелевает. Или как льстец и трус, боящийся повелевающего. Или как глупец, который повинуется, ибо ему нечего сказать против. Короче, на сотню ладов можешь ты внимать своей совести. Но то, что ты выслушиваешь то или иное суждение, как голос совести, — стало быть, ощущаешь нечто, как правильное, — может иметь свою причину в том, что ты никогда не размышлял о самом себе и слепо принимал то, что с детских лет внушалось тебе как правильное; или в том, что твой хлеб насущный и положение до сих пор зависели от того, что ты называешь своим долгом, — ты считаешь это правильным, так как это представляется тебе твоим условием существования. Твердость твоего морального суждения могла бы все еще служить доказательством как раз личного убожества, безличности; твоя моральная сила могла бы корениться в твоем упрямстве – или в твоей неспособности лицезреть новые идеалы! И, короче говоря, если бы ты тоньше мыслил, лучше наблюдал и больше учился, ты бы ни при каких обстоятельствах не называл больше долгом и совестью этот твой долг и эту твою совесть: осознание того, как вообще и когда-либо возникли моральные суждения, отбило бы у тебя охоту к этим патетическим словам, — подобно тому как у тебя уже была отбита охота у другим патетическим словам, типа грех, спасение души, искупление. И не говори мне впредь о категорическом императиве, друг мой! – это слово щекочет мне ухо, и я вынужден смеяться, несмотря на твое столь серьезное присутствие: я поминаю при этом старого Канта, который в наказание за то, что он хитростью добился вещи в себе – тоже очень смешная вещь! – был добит категорическим императивом и с ним в сердце снова приблудился, подобно лисе, забредшей обратно в свою клетку, к Богу, душе, свободе и бессмертию; а клетка-то и была взломлена его силою и умом! – Как? Ты любуешься категорическим императивом в себе самом? Этой твердостью твоего так называемого морального суждения? Этой безусловностью чувства: все должны судить здесь так, как я? Удивляйся, скорее, здесь своему себялюбию! и слепоте, ничтожности, невзыскательности твоего себялюбия! Себялюбие и есть это: ощущать свое суждение как всеобщий закон, — и притом слепое, ничтожное и невзыскательное себялюбие, ибо оно выдает, что ты еще не открыл самого себя, не сотворил еще себе собственного, собственнейшего идеала, который никогда не смог бы быть идеалом кого-нибудь другого, — молчу уж о всех, всех! – Кто судит еще:

так должен был бы в этом случае поступить каждый,

тот не продвинулся еще дальше пяти шагов в самопознании: иначе ведал бы он, что нет и быть не может одинаковых поступков, — что каждый свершенный поступок свершен вполне единственным и неповторимым образом и что с каждым будущим поступком будет обстоять так, что все предписания к действию коснутся лишь грубой внешней его стороны, — что с ними, пожалуй, можно будет достичь иллюзии равенства, но именно лишь иллюзии, — что любой поступок, если взглянуть или оглянуться на него, есть и продолжает оставаться непроницаемой вещью, — что наши мнения о добром, благородном, великом никогда не могут быть доказаны нашими поступками, ибо каждый поступок непознаваем, — что, хотя наши мнения, оценки и заповеди наверняка принадлежат к мощнейшим рычагам в шестеренчатом механизме наших поступков, все равно закон их механики недоказуем для каждого отдельного случая. Итак, ограничимся очищением наших мнений и оценок и созиданием новых собственных скрижалей – и не будем больше корпеть над моральной ценностью наших поступков! Да, друзья мои! Пробил час отвращения ко всей моральной болтовне одних в адрес других! Моральное судопроизводство должно быть оскорблением нашему вкусу! Предоставим эту болтовню и этот дурной вкус тем, кому нечего больше и делать, как волочить прошлое пядь за пядью сквозь времена, и кто сам никогда не есть настоящее, — многим, стало быть, очень многим! Мы же хотим стать тем, что мы есть, — новыми, неповторимыми, несравнимыми, полагающими себе собственные законы, себя-самих-творящими! И для этого должны мы стать лучшими выучениками и открывателями всего законного и необходимого в мире: мы должны быть физиками, чтобы смочь быть творцами в названном смысле, — между тем как до сих пор все оценки и идеалы зиждились на незнании физики либо в противоречии с нею. И посему: да здравствует физика! А еще больше то, что принуждает нас к ней, — наша честность!
Иконка: К содержанию

336. Скупость природы

Отчего природа оказалась столь скаредной по отношению к человеку, что не дала ему светиться, одному больше, другому меньше, в зависимости от внутренней полноты света у каждого? Отчего великие люди не выглядят столь же прекрасно в своем восходе и закате, как солнце? Насколько более недвусмысленной была бы тогда жизнь среди людей!
Иконка: К содержанию

337. Будущая человечность

Когда я всматриваюсь в эту эпоху глазами какой-нибудь отдаленной эпохи, мне не удается найти в современном человеке ничего более примечательного, чем его своеобразная добродетель и болезнь, называемая историческое чувство. Это – начатки чего-то совершенно нового и неизвестного в истории: если бы предоставили этому ростку несколько столетий и больше, то из него в конце концов могло бы выйти дивное растение с таким дивным запахом, ради которого обитать на нашей старой Земле было бы приятнее, чем прежде. Мы, нынешние люди, и начинаем позвенно создавать цепь будущего весьма могущественного чувства – едва ли и сами мы знаем, что мы делаем. Нам почти кажется, что дело идет не о новом чувстве, а об ампутации всех старых чувств, — историческое чувство есть еще нечто столь бедное и холодное, что многие пронизываются им, как ознобом, и становятся от него более бедными и более озябшими. Другим оно кажется признаком подкрадывающейся старости, и наша планета предстает им точно некий унылый больной, который, силясь забыть свое настоящее, записывает себе на память историю своей юности. На деле такова одна грань этого нового чувства: кто способен чувствовать всю историю людей, как собственную историю, тот воспринимает в некоем чудовищном обобщении всю тоску больного, думающего о здоровье, старика, вспоминающего грезы юности, любящего, разлученного с любимой, мученика, теряющего свой идеал, героя вечером после битвы, которая ничего не решила и все же нанесла ему ранения и утрату друга, — но нести в себе эту чудовищную сумму всяческой тоски, мочь нести ее, и при всем том быть еще героем, который с наступлением второго дня битвы приветствует утреннюю зарю и свое счастье, как человек, вмещающий горизонт тысячелетий до и после себя, как наследник всей преимущественности былого духа, и наследник, взявший на себя обязательства, как наиболее знатный из всех старых дворян и в то же время первенец нового дворянства, которое и не снилось всем прежним эпохам: все это принять в душу, древнейшее, новейшее, потери, надежды, завоевания, победы человечества; все это, наконец, нести в одной душе и вместить в одном чувстве – это должно было бы повлечь за собой такое счастье, которого до сих пор не ведал еще человек, — божественное счастье, исполненное силы и любви, полное слез и полное смеха, счастье, которое, словно вечернее солнце, постоянно сорит неисчерпаемыми богатствами и ссыпает их в море и, словно это солнце, лишь тогда чувствует себя богаче всех, когда и беднейший рыбак правит еще золотым веслом! Это божественное чувство да наречется тогда – человечность!
Иконка: К содержанию

Фридрих Ницше. Веселая наука. Первая книга   Вторая книга    Третья книга   Четвертая книга   Страницы   20   21   22   23   24   25   26   Пятая книга

Allegra, Е. Лубяницкий. Владимир Высоцкий о науке

Окончание К началу
Владимир Высоцкий. Каждому хочется малость погреться
1966
Владимир Высоцкий. Песня космических негодяев
1966
Владимир Высоцкий. Марш студентов-физиков
1964
Владимир Высоцкий. Никакой ошибки
1975
Владимир Высоцкий. Песенка о переселении душ
1969
   В первоначальном варианте между строфами 4 и 5 имелись строфы:
Какие ситуации!
   Простор воображенью:
Был гордым и почтенным —
   а родился дураком, —
А если мало радует
   такое положенье —
Скажи еще спасибо, что
   не сделался скотом!

Уж лучше сразу — в дело, чем
Копить свои обиды, —
Ведь если будешь мелочен —
Докатишься до гниды.
Владимир Высоцкий. Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука
1971 — 1979
Владимир Высоцкий. Товарищи ученые
1972
   В первоначальной редакции после строфы 7 располагалась строфа:
Накроем стол скатеркою — валяйте, ешьте пальцами!
Хотя вы и создаете синтетический белок —
Но он такой невкусный, — мы же вас накормим яйцами,
Дадим с собой картофелю — хоть сумку, хоть мешок.
   Далее — повтор строф 3, 8, 10, повтор строф 3, 9 и строфа:
Для вас тот день покажется — и каторжный, и адовый:
Сырой картофель в грядках — у ученых не в чести, —
Зато впервые сможете
   повкалывать наглядно вы —
И пользу ощутимую
   народу принести.
   Песня заканчивалась повтором строфы 3.

Картинка: Небось картошку все мы уважаем

Тогда

Картинка: Уборка картофеля

Сейчас

Картинка: Картошка на Марсе

В будущем
   К сожалению, Владимир Высоцкий не дожил до нашего времени. Вероятно, и мы не попробуем марсианскую картошку…

Владимир Лаговский. Песня Высоцкого про Тау Кита оказалась пророческой

До братьев по разуму — рукой подать
1966
На Тау Ките
Живут в красоте —
Живут, между прочим, по-разному —
товарищи наши по разуму,
   — уверял Владимир Высоцкий еще несколько десятилетий назад. Ныне его пророчество по сути подтвердилось. Представители международной группы астрономов из Великобритании, Чили, Австралии и США преподнесли своеобразный подарок к 75-летию барда: объявили, что вокруг звезды Тау Кита вращается планета, способная поддерживать жизнь.
   Выражаясь научным языком, обнаруженная планета находится в так называемой зоне обитаемости. Как и наша Земля. А местное солнце — конкретно звезда Тау Кита — создает на этой планете достаточно комфортные условия. В том числе и для того, чтобы вода тут находилась в жидком виде. А не испарялась, как на Венере. Или не замерзала, как на Европе — спутнике Юпитера.
   Тау Кита — одна из ближайших к нам звезд. Расположена в созвездии Кита. До нее всего 12 световых лет. Планета, подозреваемая в обитаемости, находится среди пяти имеющихся тут. Она четвертая от своего солнца. Имеет обозначение Тау Кита-е. Массивнее Земли в 4 раза. Год на этой е длится 168 земных дней.
   Звезда Тау Кита подобна нашей — Солнцу. Обе принадлежат к одному звездному классу G. Но Тау Кита примерно на 55 процентов менее мощная. Однако тепла и света от нее вполне хватает четвертой планете, поскольку та расположена достаточно близко — находится, примерно, на месте нашей Венеры.
   Сходство двух звезд давно волнует астрономов — особенно тех, кто ищет братьев по разуму. В 60-е прошлого века Тау Кита стала первой звездой, в сторону которой был направлен радиотелескоп в надежде уловить сигналы внеземной цивилизации. Такой выбор сделал легендарный Франк Дрейк, который первым начал поиски братьев по разуму, первым составил и отправил им послание. Об этом узнал Владимир Высоцкий, в связи с чем и отозвался соответствующей песней. И в этом смысле тоже стал первым.
Цивилизация таукитов старше человеческой
   Открытию потенциально обитаемой планеты предшествовали около 6 тысяч наблюдений с наземных приборов и космических. Астрономы использовали оптические телескопы — ведь Тау Кита отлично видно даже невооруженным глазом. Применяли орбитальный телескоп НАСА Кеплер и так называемый Высокоточный искатель планет HARPS.
   Кеплер ищет экзопланеты посредством так называемого транзитного метода. То есть следит, изменяется ли яркость звезды время от времени. А она изменяется, когда по диску звезды проходят планеты. По колебаниям яркости астрономы и определяют наличие планет.
   Спектрограф HARPS установлен в Европейской южной обсерватории в Чили. Он ищет планеты, определяя аномалии в движении звезд. Если у звезды есть спутники, то, вращаясь вокруг, они влияют на нее — заставляют колебаться. Звезда меняет скорость. И эти колебания точно фиксирует искатель.
Кстати
   В своей инопланетной песне Владимир Семенович ошибся лишь в одном: он назвал Тау Кита созвездием, а это звезда в созвездии — в созвездии Кита. Ну, и погорячился, наверное, по поводу атмосферы, которой якобы нет. Но у пророков бывают мелкие неточности.

Картинка: тау Кита

Текст публикуется по Комсомольская правда

Все, что вам надо знать о планете Земля

   Любопытное дизайнерское иконографическое видео за семь минут сообщает практически все важнейшие факты о нашей планете.

Публикуется по Ученые шутят